Особенно тяжёлым 2020 год был для музыкантов. Из-за закрытия клубов и концертных площадок послетали концерты — главный источник их доходов. Встали продажи физических носителей. Общая скука и депрессия… Но, как оказалось, для некоторых групп этот год неожиданно вышел вполне удачным. Поп-панк «Тараканы!» записали материал на двойной альбом, первая часть которого выходит уже в ближайшее время, подготовили клубный тур «Верни мне мой 97-й» и уже в пути, несмотря на ковид, маски, перчатки и жёсткие предупреждения доктора Мясникова. «Лента.ру» говорила с Дмитрием Спириным о «Тараканах!», адском угаре, питерской кислоте, Буратино, боге, деньгах, винтах и запретах на концерты.

С Сидом мы познакомились в 1994-м или в 1995 году. Тощий, длинный, рыжий, вертлявый, наглый, он мне сразу не понравился. Как и панк-рок, который играла группа «Четыре таракана». Через год, в 1996-м, во время выездной сессии фестиваля экстремальной музыки «Учитесь плавать» в Сочи (автор немного ошибся, это был 1997 год, — прим tarafany.ru), куда меня пригласили организаторы присмотреть за особо буйными сторонниками нездорового образа жизни, пришлось возвращать к жизни тараканьего барабанщика Дениса Рубанова. Особенных иллюзий в отношении музыкальной судьбы этой группы я тогда не строил — поиграют годик-другой и разбегутся, если живы останутся. И забудут их, как забыли сотни других молодых и наглых. Но я ошибся — по крайней мере в оценке Димы Спирина. Его «Тараканы!» живы, здоровы, активны, записали полтора десятка номерных альбомов, с десяток концертников и сборников хитов, а бутлегов и не сосчитать. Группа собирает полные залы, объехала полмира и в следующем году отметит 30-летие.

— Хочу восполнить несколько пробелов. Когда мы познакомились, а было это примерно в 1994 году, вы назывались «Четыре таракана», а потом название сократилось до «Тараканы!». С чего вдруг? Тараканов стало больше?
— Тараканов не стало больше. Мы как были квартетом, так после смены названия и остались. А случилось вот что: в 1997 году нам пришлось расстаться с барабанщиком Денисом Рубановым, который играл в группе с её основания, даже в составе её предтечи — группы «Кутузовский проспект», и был кем-то вроде неформального лидера. Но к этому времени шлюзы уже переполнились, и работать с ним в одной группе, играть и записывать музыку стало совершенно невозможно. Продолжать без него под прежним названием было сложно по морально-этическим соображениям, потому как он себя позиционировал изобретателем названия, хотя и это тоже спорно. Поэтому когда мы сообщили Денису, что больше не хотим играть, это одновременно означало, что группа «Четыре таракана» прекращает своё существование. Подсластили пилюлю, чтобы было проще ее принять.

— Помню, как ставил ему капельницу на фестивале «Учитесь плавать» в 1996 году. Долгожителем он тогда не казался. Он жив?
— Жив. Некоторое он время пытался продолжать быть музыкантом в разных рок-группах, самая заметная из которых называлась «ТушкА», но потом интерес к этому роду деятельности у него угас, и он вернулся к семейной традиции. У него два поколения предков были циркачами. Он стал зарабатывать на жизнь иллюзионным шоу, но и это недолго продлилось. К сожалению, те самые проблемы, из-за которых мы расстались в 1997-м, никуда не делись. Он зависимый человек, а это очень плохо коррелирует с такими понятиями, как трудоспособность, настойчивость, целеустремлённость, ответственность… Всей этой фигнёй, которая требуется чтобы в любом деле преуспеть. А уж для андеграундного рока в России — и подавно.

— У тебя в группе большая текучка кадров, человек 30, наверное, через неё прошло. Ладно бы это был большой джаз-роковый проект с множеством музыкантов, но в панк-группах обычно изменений бывает не так много. Почему так? С тобой что-то не так, с тобой сложно ужиться?
— Да, действительно, я человек неуживчивый. Я целеустремлённый, ответственный трудоголик, не терплю разгильдяйства, нарушений трудовой дисциплины, и людям, которым всё это не присуще, очень сложно найти общий язык с таким, как я. И всё это при том, что мы говорим о существовании в режиме панк-группы. Но не стоит так уж демонизировать мой образ. Были и другие причины ухода людей из коллектива. Десять человек ушли потому, что перестали тянуть даже в этой группе. Один пацанчик в армию ушёл. Кто-то нас покинул потому, что подруга превратилась в жену, и нужно было ходить на так называемую нормальную работу, чтобы кормить семью. Были ребята, которые стали алкоголиками и наркоманами, а кому-то просто надоело играть трёхаккордный панк-рок. Наш первый вокалист Юрий Ленин ушёл потому, что ему разонравилось быть клоном Sex Pistols и захотелось стать клоном Poison и Guns ‘n’ Roses. Он отправился в глэм-рок, и на клубной сцене его группа Lady’s Man какое-то время даже была известна. Играли глэм-хайр-рок.

— Мужчины в лосинах…
— В лосинах, в лосинах и с начёсами, всё по классике.

— Мертвецов много в группе?
— Вообще ни одного, все живы-здоровы.

— Давай ещё кое-какие пробелы закроем. Я так понимаю, что Сид — потому что Вишес. Ты же сначала на басу играл?
— Абсолютно верно. Ребятам, которые играли у нас на районе в группе «Кутузовский проспект» и очень хотели быть похожими на Sex Pistols, понадобился басист. Я в то время был худой и, как ты выразился, вертлявый, на голове у меня была причёска — птичье гнездо, и я умел играть на бас-гитаре…

— В отличие от Сида Вишеса, который, согласно легенде, не умел…
— (Смеётся). Знаешь, я этот миф для себя развеял вот буквально недавно. На YouTube немало видео, где закрыт весь концертный звук Sex Pistols и оставлен только бас Сида, можно послушать, как он играет. Ничего там особого нет. Ну, он играл ровно так, как это требовалось в группе Sex Pistols…

— Как известно, Сид Вишес плохо кончил. Когда он умер от передоза, ему не было и 22. Когда мы познакомились, ты тоже не выглядел кавказским долгожителем. Насколько серьёзные у тебя были проблемы с наркотиками и алкоголем, и как тебе удалось от всего этого избавиться?
— Алкоголиком я никогда не был и до сих пор могу выпивать в меру, мне не нужно задумываться о контроле. А вот наркоманом пробыл года три с половиной.

— Рассказывай.
— В самом начале нашего творческого пути, когда нам было по 16 лет, нас заметила Московская рок-лаборатория и взяла под своё крыло. У них уже тогда был довольно весомый пул андеграундных рок-групп: «Пого», «Ногу свело!», «Монгол Шуудан», НАИВ, «Ва-Банкъ», «Матросская тишина». И в порядке шефской помощи они нас свели с НАИВ, у которого был рок-лабораторский репетиционный аппарат…

— Когда я увидел НАИВ — это был едва ли не первый их концерт, они вообще на ногах не стояли. Саша Иванов, который тогда, как мне кажется, еще не был Чачей, упал со сцены вместе с микрофонной стойкой. Их выступление очень быстро закончилось, потому что им просто выключили звук. Даже по меркам той Рок-лаборатории это было чересчур. В хорошую вы попали компанию!
— Абсолютно верно! Вот мы у них и поднабрались влияний разного рода, как общекультурных, так и относительно употребления психоактивных веществ. В 16 лет, наверное, даже ближе к 17, я попробовал психоактивные вещества. В хорошей компании, как ты выразился.

— Какие тогда у вас были в ходу вещества?
— Ну, во-первых, марихуана и все её производные и побочные препараты. Далее — очень популярно тогда в Москве было кустарное производство первитина. Винт варили чуть ли не в каждой квартире, и варщики эти конкурировали, кто из них качественнее зелье может сварганить. Из Питера шла так называемая «питерская кислота» — фенциклидин, который питерцы выдавали нам, дуракам, помешанным на Джиме Моррисоне и фильме Doors, за настоящую кислоту…

— Питерская ЛСД — известная была тема…
— …И это все меня тогда очень сильно интересовало. Я всё это употреблял, любопытствовал, мутил мутки… И это меня привело в восемнадцать с половиной лет в не очень веселое место — питерский следственный изолятор «Кресты», где я ждал суда после того, как меня задержали на Московском вокзале с двумя граммами этого самого фенциклидина на кармане. Его я приобрел в Петербурге для личного пользования. Меня задержали, и я пребывал в задержанном виде в «Крестах» пять с половиной месяцев. Там и справил свой 19-й день рождения. Мне присудили срок, но поскольку я дожидался суда в реальной тюрьме, то это время засчитали, и меня выпустили.

Пока я сидел в тюрьме, я давал себе обещания и страшные клятвы никогда больше психоактивные вещества не употреблять, но несмотря на это я употребил на следующий же день, как только вернулся в Москву. И у меня начался последний период моего употребления, который продлился месяцев восемь или девять. А потом я понял, что дело моей жизни — быть рок-музыкантом — полностью разрушено, потому что я и мои одногруппники ни о чём другом уже думать не могли, кроме как мутить психоактивные вещества, употреблять их и находиться под их воздействием.

— Я так понимаю, что у тебя были в основном быстрые наркотики.
— Да. До опиатов я не дошёл. Разминулся с героином, наверное, в полгода-год. Ты помнишь героиновый бум в Москве? Я перестал употреблять какие-либо наркотики вообще, а потом появился героин.

— Как тебе это удалось?
— Когда я решил прекратить, мне пришлось своё смурное и депрессивное состояние объяснить маме. Мама понимала, что сын только что вышел из тюрьмы и за что он туда попал, поэтому долго шифровать своё состояние я перед ней не мог. Я всё ей рассказал, она отвела меня к доктору, который назывался психолог-нарколог, и он мне помог. Такая вот моя история.

— На чём сейчас зарабатывают музыканты твоего уровня?
— Музыканты моего уровня зарабатывают на жизнь почти исключительно концертами. Это составляет примерно 90 процентов осязаемых заработков. Есть ещё роялти с цифровых продаж. Кто половчее и понимает, как работать с физическими носителями, может что-то получить и с «физики» тоже. Но когда я говорю о музыкантах своего уровня, это означает 25-30 лет работы и накопленный каталог. То есть если у тебя до фига записанных альбомов, то суммы с цифровых платформ, которые поступают с агрегаторов, уже осязаемы.

— Выход нового альбома приносит сейчас какие-то деньги?
— На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Обыватель считает, что панк-рок должен записываться за три копейки на кассетный магнитофон в подвале, и если ты звезда андеграунда, то тебе не нужен постпродакшен, саунд-продюсеры, видеоклипы, человеческая фотосессия… При таком раскладе баланс между потраченным и заработанным может быть серьезно перекошен в сторону плюса.

— Но что касается конкретно «Тараканов!», то мы уже давным-давно не подвальная панк-группа…
— У нас амбиции быть кем-то вроде русских Green Day, русских The Offspring, Die Toten Hosen, но в силу отсутствия ёмкости музыкального рынка у нас нет такого статуса. В России у этого жанра нет такого количества поклонников, чтобы сделать нас миллионерами. При всём при этом мы они и есть, как ни крути. И, соответственно, мы не можем и не хотим себе позволять подвальные записи, видео тяп-ляп, сделанные на айфоны, плохие инструменты… Короче, в нашем случае затрат до хрена. Поэтому когда мы выпускаем новый альбом, в суммах, которые мы можем за него получить, нет потенциала раскидать что-то по карманам. Такова объективная реальность.

— Как было сказано в одном прекрасном фильме, у группы «Тараканы!» есть только один недостаток — они перфекционисты. Но рынок не сложился, и такова объективная реальность… Скажи мне, а какие носители сейчас актуальны?
— CD — фетиш 90-х годов — сдулся окончательно. Навряд ли мы найдём серьёзное количество людей, готовых покупать компактные диски.

— Наверное, я последний, кто продолжает их покупать.
— В любом случае вас, таких чуваков, уже меньше тех, кто покупает виниловые пластинки. Винил — фетиш, он вернулся. Это интересная история, она многих привлекает. Люди становятся виниловыми фанатами по новой! В нашем стиле у «Тараканов!» по винилу лидирующие позиции, потому что я сам виниломан, совладелец магазина виниловых пластинок, и я в этой индустрии. Я её двигаю, пропагандирую, стараюсь продвигать в России, в том числе и выпуская «тараканьи» пластинки.

— Сколько стоит ваш концерт?
— По-разному. Есть нищие регионы, и есть тур, в котором нужно во что бы то ни стало забивать беспонтовые дни — понедельники, вторники и среды. Ты должен понимать, что если во вторник у тебя не будет концерта, то группа будет сама за себя платить. То есть в этот день она уйдёт в минус. При таком раскладе гонорар за концерт может быть просто смехотворным. Я даже такую сумму не хочу называть…

— Тогда назови разброс — от и до…
— От 150 тысяч рублей при указанных выше грустных обстоятельствах и до 3-4 миллионов, если этот концерт проходит в Москве, на большой хорошей площадке, с дружественным менеджментом, с очень хорошим информационным поводом. Как, например, грядущее в следующем году 30-летие группы.

— Как делятся деньги в группе?
— Деньги делятся следующим образом: у нас существует технически-административная группа, они получают зарплату. Зарплата — это святое, таков уговор, и ты должен платить, сколько бы ни заработал. Если мы говорим о концерте с минимальным гонораром, то музыканты вообще могут пососать — не заработать то есть ничего. У нас есть общий котел, куда мы откладываем деньги на нужды группы: на звукозапись, репетиционную базу, на музыкальные инструменты, на вокального коуча, видеоклипы и все прочее. Остаток мы раскидываем между теми участниками группы, которые в ней являются акционерами-дольщиками.

— Твоя доля какая? Она намного больше других?
— Нет. Наши доли не сильно разнятся. Всего на три или четыре процента. «Тараканы!» никогда не были Гариком Сукачёвым и сопровождающими его остальными музыкантами. Эти три или четыре процента я себе отжал у остальных лет пять назад, просто объяснив, что когда я ещё и сочиняю большее количество материала и занимаюсь фактически менеджментом группы, было бы странно получать столько же, сколько получает парень, пришедший в группу несколько лет назад и всем этим не занимающийся. Все посчитали, что это справедливо.

— Ты богатый человек?
— Смотря с кем сравнивать. Прости, что я опять вспоминаю твоего друга, но я слышал, что у Игоря Ивановича Сукачёва машина, у которой то ли одно колесо стоит два миллиона рублей, то ли диск для этого колеса. У меня машины нет и никогда не было. Но я человек, который всегда может оплатить свои текущие нужды, и это иллюстрирует уровень моего достатка. Вот сегодня сходили с женой в театр не самый последний и в ресторан — тоже не в «Макдоналдс».

— Вы довольно много выступали с концертами за рубежом. Какой тур был самый угарный?
— Самый угарный тур был самый первый — январь 2000-го. Мы угорали просто от того, что мы ребята из Москвы, из андеграунда, которые в своей-то стране дальше Питера никуда не ездили, потому что нас нигде и не ждали, и вдруг мы можем сесть в автобус и поехать по швейцарским городам, деревням и весям и сыграть за 15 дней 13 концертов. И там будут толпы панков разных мастей, реальный DIY, какой эта этика представлялась в то время в России, до хрена халявного бухла, халявных наркотиков… Я к ним, естественно, не прикасался, так как лет пять к тому времени уже ничего не использовал, а бойцы мои интересовались.

Мы жили как настоящая рок-группа, у нас был свой автобус, и каждое утро мы просыпались в новом городе, играли в сквотах для панков, для анархистов, для левых, а они от нас дико тащились и орали «Zugabe! Zugabe!», что по-немецки означает «Ещё! Ещё!». И этот первый тур был самым сильным культурным шоком и огромным опытом, который мы переняли и позже использовали.

Вторым по угару был тур 2002 года в Японии. Мы играли саппортом для популярнейшей на тот момент ирокезной панк-хардкор-группы. Эти чуваки были совершенно долбанутые, и мы были вовлечены вместе с ними в самую разнузданную движуху.

— В Белоруссию вас одно время не пускали, а как сейчас — пускают?
— Да, был блэклист, куда мы попали… А может быть, его никогда и не было. По крайней мере, когда он всплыл в интернете, то официальные лица отрицали причастность к его формированию. Типа это оппозиция пытается их опорочить, а на самом деле все эти группы — «велкам ту Белораша». Но белорусские промоутеры сигнал считали, и артистов из чёрного списка не приглашали длительное время, а те концерты, которые уже были запланированы, слетели. У нас, например, накрылся белорусский тур из шести концертов.

— На Украине вы выступаете? Как там принимают?
— Очень круто! Украинские концерты почти всегда проходят в обстановке полного взаимопонимания и в адском угаре. Они очень благодарные ребята. В России мы нечасто такое чувствуем. Это не потому, что российские фэны какие-то хреновые, просто мы здесь уже как облупленные — были везде по сто раз. А там приезжаешь в город Днепр, где тебя последний раз видели десять лет назад, и они моментально входят в угар.

— В своих песнях ты достаточно жестко критикуешь российскую власть. Насколько, на твой взгляд, рок-музыка сегодня влияет на мировоззрение людей?
— Судя по баталиям, которые происходят в моих соцсетях и соцсетях группы, влияние это имеет место. По крайней мере какие-то наши поступки людей задевают в позитивном или негативном смысле, генерируют споры. Это клёво! Способны ли мы своей песней консолидировать людей и направить их на то, чтобы они пошли и скинули существующую власть? Думаю, нет. С «Тараканами!» такого не произойдёт. У нас песни всё-таки позамысловатее, чтобы стать гимном миллионов.

— Твои концерты когда-нибудь запрещали?
— Про Белоруссию я уже сказал. В России было пару раз, когда мероприятия, в которых мы были заявлены, накрывались ментами и грубо запрещались, но это было в начале нулевых. А такого, как у Хаски или группы IC3PEAK, я не припомню.

— А как же «Партизан-Фест», который собирался Андрей Макаревич провести в защиту белорусской оппозиции, и где вы тоже были заявлены?
— Судя по тому, что я слышал от организаторов феста, клуб, в котором они планировали его провести, получил какое-то предупреждение и отказал им в аренде. На своих страничках в соцсетях они писали, что абсолютно все клубы, куда они обращались после этого, дали им от ворот поворот. Но одновременно я читал немало комментариев под этими постами от людей, которые имеют прямое отношение к разным московским заведениям, разной центровости и вместительности, которые писали: «А нам никто не звонил, мы бы взяли».

— Ты давно дрался в последний раз?
— В апреле 2019-го сунул в торец поклоннику. Он вёл себя по-хамски относительно других зрителей около сцены, а когда я обратил его внимание на недопустимость подобного поведения, попытался вести себя так же и со мной.

— Есть какие-то музыканты, которых ты на дух не переносишь? Вот так бы и убил гадов!
— Да. И таких очень до фига. Я слыву человеком, который в музыкальной среде имеет много реальных врагов. Например, меня дико бесит чувак из «Психеи». Ну реально, я бы его сжег на хрен! Мой коллега по панк-цеху Руслан Пурген из группы Purgen — ещё тот ушлёпок. Этот вообще долбанутый, а я долбанутых не люблю. Тут такое дело: есть два определения панка. Первое — это когда нормальные ребята пытаются выглядеть долбанутыми. Оно скорее подходит к Sex Pistols. А второе — когда долбанутые пытаются изо всех сил выглядеть нормальными, это про Ramones. Так вот, я всю свою жизнь изо всех сил пытаюсь быть нормальным, поэтому откровенно долбанутые люди, которые верят в рептилоидов, меня дико бесят. Особенно вот, сука, когда они про таких ребят, как я, что-то вякать начинают в публичном поле!

— Какое самое большое открытие ты сделал в жизни?
— Самое большое открытие… На данный момент я нахожусь в его очередном осмыслении, потому что в его реальность очень сложно поверить, но опыт 45 лет моей жизни говорит об обратном. Звучит оно так: иногда все вокруг действительно долбанутые ублюдки, а ты один нормальный. В этой парадигме я жил более-менее всю свою жизнь. Я делал над собой нечеловеческие усилия, чтобы перестать в это верить, но после десятка лет попыток, закончившихся ничем, я попробовал сместить свой угол зрения на эту проблему. Я начал верить в то, что если я считаю, что весь мир состоит из долбанутых мудаков, а я один нормальный — значит, так оно и есть. Пускай это проблемы, пускай это конфликты, пускай это 30 человек текучка кадров в панк-группе, пускай ссоры, гиперконтроль… Я ничего не могу с собой поделать, потому что мое мироздание таково. Вот такое открытие и вот такая философия.

— Ты субъективный идеалист.
— Как-как?

— Субъективный идеалист. Это значит, что мир ровно такой, каким ты его воспринимаешь.
— Я запомню. Напишу крупными буквами и приклею на свою гитару.

— Есть какая-то книга, которую должен прочесть каждый?
— Хороший вопрос. Не могу сказать, что читал книгу, про которую я бы мог сказать, что прочти её каждый человек на земле — и мир перестанет быть долбанутым. Но если бы каждый человек прочёл в детстве «Буратино», будучи постарше — «12 стульев» и «Золотой телёнок», ещё постарше — «Приключения бравого солдата Швейка», и ещё децил постарше — что-нибудь типа «Чапаев и Пустота», то мне было бы легче, потому что было бы больше людей, с которыми я имею общий культурный багаж.

— А как же «Приключения Незнайки»?
— Давай считать, что Незнайку я заменил Буратиной.

— У себя на ленте в Facebook я обнаружил, что ты устраиваешь речные экскурсии по местам боевой славы рок-н-ролла в Москве. Дорогомилово, Лужники, Фили… Что это за проект?
— Как ты знаешь, с марта мы все находимся в пандемической реальности: концерты слетели, заграница закрыта. Как и чем себя развлекать — непонятно. И мы с женой совершили несколько теплоходных экскурсий по Москве-реке. Это хорошая история, которую мы любили в детстве, но во взрослом состоянии стало не до неё. А тут ковид помог. Одна из таких прогулок была с экскурсоводом, она длилась три часа, и все эти три часа я думал, какой же он лох. Ну почему он сейчас не сказал вот об этом доме, почему не обратил внимание на место, которое мы проплываем. А я так устроен — когда вижу, что что-то можно сделать лучше, делаю это сам. Я очень долго готовился. Поскольку это должна была быть авторская экскурсия, она должна была, кроме популярного москвоведения, содержать какую-то рок-н-рольную начинку, нашу мифологию — рок, рок, рок, панк, панк, панк, московскую альтернативу, с десяток киношных локаций и так далее. Вот из этого микста я и сделал свою программу, нашел организатора — и всё получилось. Мне понравилось, публике — тоже. Было очень круто! Стану ли я это делать с наступлением новой навигации — вопрос открытый. Следующий год будет весьма загруженным — это будет год нашего тридцатилетия. Мы планируем большой праздничный тур, записываем двойной альбом, готовим всякую другую активность.

— Последний вопрос. Ты веришь в бога, рай, ад и жизнь после смерти?
— Отвечу тебе строкой из песни «Семь миллиардов» с последнего нашего альбома «Сила одного»: «В рай, который на небе, и в подземное адово пламя я нисколько не верю, не верю, не верю. Знаю, в любое мгновение наслаждение или страдание сами мы выбираем со всеми, со всеми…» Всё, о чём ты меня спросил, существует, но не после смерти, а здесь и сейчас. Хотим мы, чтобы наша жизнь стала адом, — мы её такой сделаем. Хотим, чтобы был бог — объект наших просьб и молитв, — мы его сами себе создадим. Своей верой.

Беседовал Пётр Каменченко