Сегодня вышел в свет MAXIMUMHAPPY — новый альбом ветеранов российского поп-панка группы «Тараканы!», записанный в Европе и включающий в себя совместные треки с Anti-Flag и Die Arzte. «Афиша» поговорила с лидером «Тараканов!» Дмитрием Спириным.

— Вы новый альбом в Дюссельдорфе записывали. Зачем вам туда понадобилось? Для панк-рока тоже необходимо «европейское качество»?
— Мы так называемым правилам панк-рока всю карьеру не соответствовали. И даже старались разрушить все эти забавные стереотипы. Мы даже в России всегда писались на хороших студиях и не жалели бабок на это. Но со временем и они перестали удовлетворять. Всё-таки группа существует два десятка лет, и голубая мечта любого российского рок-музыканта — записаться где-то по-настоящему, на настоящей западной студии с настоящими западными звукачами. И что, мы не можем себе это позволить? Можем. Значит, надо трогаться и ехать. Да и к тому же — наш сорт музыки как раз, мне кажется, требует этого западного подхода, тамошних рук, ушей, оборудования и опыта.

— Это почему же?
— Потому что когда в России люди имеют дело с грохочущими барабанами, дисторшн-гитарами, припевами, где много бэк-вокала, почему-то сразу становится слишком маргинально, неразборчиво, нестильно. Возьмите, не знаю, Green Day, Rise Against, любые современные жёсткие гитарные группы, поп-панк, хардкор, пост-хардкор — они звучат круто, убедительно, они торкают. Потому что в их индустрии накоплен колоссальный опыт со времен первых альбомов Ramones и Sex Pistols. Так что я бы твой вопрос задал скорее группе «Чайф» — вот зачем им это может быть надо, непонятно. Но они этого и не делают.

— Ну хорошо, а ваши ожидания оправдались в этом смысле?
— Абсолютно. Мы ещё вот почему туда ломанулись — у нас же никогда не было продюсера, никто никогда на студии нами не руководил и не управлял. Когда мы сделали три года назад первое демо в Дюссельдорфе, мы поняли, что результат звучит очень по-западному — и в лице тамошних чуваков мы как раз обрели продюсеров. Всё-таки ни для кого не секрет, что даже такая маргинальная и бунтарская музыка, как наша, делается по каким-то канонам и при помощи наработанного опыта. Мы сотрудничали с ними с самого первого демо, которые мы им посылали еще из Москвы, — и получали в ответ вполне обоснованные рекомендации. То есть эти ребята помогли нам сделать наши песни лучше. Как именно? Ну, например, мы поём на русском языке. А русский язык в быстрых песнях, где много плотного грязного гитарного саунда, не очень хорошо читается. То есть либо человеку нужен распечатанный текст, либо он должен быть упёртым фанатом и прослушать песню десять-двадцать раз. Это всегда была проблемой «Тараканов!» — и никто не знал, как её решить. А эти ребята из Дюссельдорфа взяли и помогли.

— Вы сказали, что ваша музыка маргинальная, бунтарская. Ну не знаю. Я вот слушаю ваш альбом — ну, окей, песни «Мусор» или «Бог и полиция» можно ещё такими назвать. Но, простите, песня «Пять слов» или те же «Мешки с костями» — это же типичные поп-хиты. Запиши их с другим звуком и вокалом — и можно на «Песню года» ставить.
— Давай я издалека начну. Мы ещё в 93-м году, будучи 17-летними московскими подвальными панками, открыли для себя, что существуют не только Sex Pistols и The Exploited, но и, например, Ramones, New York Dolls, Blondie, Билли Айдол и так далее. Оказалось, что музыка, которой мы увлекались, довольно многогранная — и что можно, не теряя напора и агрессии, делать мелодичные песни. Потом выяснилось, что это называется поп-панк и что слова «поп» стесняться не нужно. Потом ещё и всякие модные ансамбли из Калифорнии появились. Ну и мы подумали — блин, прикольно, можно оставаться панкотой, но при этом у нас ещё и девчонки будут. И самое главное: такая стилистика подразумевает не только социальную проблематику, лирика может быть на любую тему. В каком-то смысле так честнее даже. Потому что простых подростков во всём мире, которые только-только взяли в руки гитару, по большому счёту, действительно заботят проблемы, описанные на первом альбоме Ramones: как нанюхаться клея, как себя развеселить, как сделать себя её бойфрендом и так далее. То есть мы были поп-панком с самого начала. И делать песни, которые, если их замедлить и дисторшн прибрать, превратятся в поп-хиты — для нас это вообще не проблема. Другое дело, что мы не замедляем. Мы остаёмся в своём звуке и при этом показываем, что в такой музыке тоже можно говорить простыми словами о простых человеческих вещах. Да и к тому же — ведь никто не рассказывает обычными словами о такой ежедневной ситуации, например, как потеря любовного чувства. Ну и почему бы нам не рассказать? Или вот «Мешки с костями» — эта песня вообще изначально произошла от ситуации с Pussy Riot, на самом деле. Меня просто поразила позиция так называемых православных христиан — мол, сжечь, распять. То есть человек, с одной стороны, бьет себя кулаком в грудь и говорит, что он фанат Иисуса Христа, и тут же призывает делать то, против чего Христос был всю дорогу. Так что это всё равно панк-рок.

— Но Pussy Riot — это куда больше панк-рок, чем группа «Тараканы!», нет?
— Да, конечно. Я абсолютно согласен. В том, что с ними случилось, больше панка, чем у нас было за все двадцать лет. Да и у кого угодно. Ну и что теперь? Конечно, мы девчонок очень уважаем, но, с другой стороны, мы занимаемся совсем разными вещами. У них арт-акции, у нас рок-группа. Да и кто знает, может, лет в 12, когда они ещё не занимались перформансами, они слушали свободолюбивые песни группы «Тараканы!», и какие-то первые зерна так были посажены. В любом случае, мы тоже за дело гуманизма. Да и мы не настаиваем на ярлыке «панк-рок» давно уже, на самом деле. Было время, когда настаивали, но сейчас уже незачем.

— Любопытно ещё, что все ваши социальные песни написаны с точки зрения противника — милиционера, радикального консерватора. Noize MC похоже делает.
— Я у него и подсмотрел. Ну не то что подсмотрел — наслушался, видимо. Во-первых, это даёт иронию, это механизм, который позволяет урезать пафос. Во-вторых… Мне кажется, такой подход своими корнями вообще куда-то к уличному театру уходит, когда Петрушка надевал генеральскую форму и что-то смешное от имени генерала выкаблучивал, люди смеялись, а полицейские ничего сделать не могли. И это тоже важно. До последнего ведь времени была очень неприкольная ситуация с фестивалем KUBANA, генеральный продюсер которого Илья Островский десять лет до прошлого года был нашем менеджером. То есть реально какие-то казаки или кто-то требовали, чтобы разврат прекратился, — и в укор организаторам ставились три группы: «Кирпичи», NRKTK и «Тараканы!». Ну, NRKTK распались, тут казачки уже ничего не предъявят, но мы-то остались. И пока эта ситуация не рассосалась, я предлагал Илье объяснить казакам, что мы группа-то православная, на самом деле, вот у нас есть песня «Бог и полиция», пусть послушают. Это удобная позиция, которая зачастую не считывается теми, о ком речь.

— Ну, хорошо, а реальная позиция у вас какая? На митинги вы ходите?
— На митинги я не хожу. Это большие скопления людей, которые определенным образом организованы, и, выйдя на митинг, можно не заметить, что ты случайно оказался под чьим-то знаменем. А знамя у нас одно — наше имя и наши песни. Когда я выхожу на сцену в любом городе России, пою свои песни и прогоняю какие-то телеги между ними, — можно сказать, я всякий раз выхожу на митинг. Что касается позиции… На мой взгляд, надежда на лучшее крайне мала, потому что вся история страны говорит о том, что это невозможно.

— И какова ваша стратегия поведения тогда?
— Примерно такого же рода, какую сейчас демонстрирует группа «Ляпис Трубецкой». У них-то на родине ситуация намного хуже, чем то, что сейчас в России. Они делают концерты на прилегающих территориях, максимально продвигаются в Европу и по возможности пытаются своими песнями делать так, чтобы этот режим поскорее куда-то рухнул. Если ситуация будет ухудшаться и у нас, думаю, мы некоторое время сможем просуществовать в партизанско-андеграундном ключе. Мы как раз недавно ездили играть в Минск, где мы в мифическом чёрном списе. И играли там подпольный концерт — то есть организаторы продавали билеты максимально тихо. Всё получилось. Если будут зажимать, применим такую практику и здесь.

— А думаете, будут? Мне кажется, власть абсолютно не рассматривает музыку как угрозу — да и правильно делает, наверное.
— Ну давай тогда и намекать ей не будем, что она существует.

— У вас на этом альбоме есть совместные треки с Die Arzte и Anti-Flag. Это как вообще получилось?
— Ну группа же существует давно, и за это время мы со всеми кошерными пацанами и девчонками здесь уже что-то успели сделать. Либо они у нас были гостями, либо мы у них. Остались только такие, с которыми что-то записывать не очень хочется. Но когда мы уже почти ехали в Дюссельдорф в студию, мы посмотрели на демки и поняли, что было бы очень круто, чтобы там определенные люди очутились. То есть в песне «Бог и полиция» Anti-Flag чётко виделись — всё-таки они, что называется, группа с гражданской позицией, не чужды социальному протесту, делали кавер на Pussy Riot и так далее. Мы через общих друзей нашли контакты, я написал письмо, спросил, как им идея спеть с русской группой, ну и предложил записаться по-русски — думаю, чем чёрт не шутит? Они офигенно взбодрились, я им выслал текст, спеллинг — и всё, довольно быстро мы получили от них трек. Что касается Die Arzte, то мы же залезаем время от времени во всякие пограничные жанры — то в диско-панк, то в регги, — а этой группе я вообще большой поклонник и знаю, что за всякие такие латино-джазовые дела у них отвечает Родриго Гонзалес. Когда они лет пять назад в Москве играли, я просто как поклонник пришёл на их концерт, с Родом закорефанился, ну и когда дело дошло до песни, просто написал ему — он тоже взбодрился, и мы всё сделали. Очень просто, на самом деле. Проще, чем со многими русскими артистами.

— Мне говорили, что в России вас слушают прежде всего подростки, а потом вырастают и слушать перестают. А вы всё играете. Это правда?
— Это было правдой, но три года назад закончилось. Многие историки рока говорят, что группе нужно прожить 20 лет — и потом все эти запарки прекращаются, потому что публика-таки начинает расти. Так и случилось. Видимо, ветераны фэнского движения разобрались с ипотеками, с семьями, дети пошли в первый класс, как-то всё стало поспокойнее — и возникла ностальгия. И на наши концерты вдруг начали покупать VIP-билеты. И мы сейчас делаем концерт в честь десятилетнего юбилея «Улицы Свободы», на который придут если не наши ровесники, то уж точно не только подростки. Хотя я на на подростков не жалуюсь. Слава богу, что они у нас всегда были и есть. Я скорее начну бить в колокола, если они ходить перестанут. Просто года три назад у меня было недоумение — почему у нас нет фэнов-ветеранов? Блин, мне уже тридцать с хуем, почему взрослые люди на, условно, «Гражданскую оборону» ходят, а на нас нет? Но теперь ходят.

— А вы как-то чувствуете, что вам 38? Задумываетесь об этом?
— Нет, совсем. Слава богу, у нас есть кумиры, которым уже за 60, и они не парятся совсем. А нам-то тогда чего? Мне по-прежнему 22 внутри. И это объяснимо — я занимаюсь любимым делом и получаю кайф от каждого аспекта своего земного существования. А у человека, который нас слушал 10 лет назад, всё иначе. У него ипотека, жена нелюбимая, тяжко ему. Мало того, у него коллеги, которым невозможно признаться, что он поклонник группы под названием «Тараканы!». Но, повторюсь, слава богу, это перемололось. И сейчас у нас пошли пузаны в полный рос — с женами, с детьми, со всеми пирогами.

— Вы вот NRKTK упомянули — то есть вы следите за окружающей повесткой?
— Да нет, уже не очень. Признаюсь честно, я перестал быть меломаном, который держит руку на пульсе. Но NRKTK знаю, да. Да они же, по-моему, в составе группы «Контуженный рассол» нас в своё время чуть ли не на разогреве у нас играли в Хабаровске.

— Ого, вот это номер.
— Как и Pompeya, кстати. Ну они тогда ещё назывались «Тупой кетчуп». Сова там, кажется, точно в составе был; у них была песня «Музыка MTVшных мальчиков» — мы в начале 2000-х издавали серию сборников «Типа… панки и всё такое!…», она там была. Pompeya я смотрел, нормальные, хорошие. NRKTK тоже хорошие. Noize MC хороший, Anacondaz…

— У вас нет, кстати, ощущения, что хип-хоп на себя взял функции русского рока сейчас?
— Так и есть, да. Мы за ними не поспеваем ещё и потому, что россиянин по своей ментальности в первую очередь внимание на тексты обращает. А в хип-хоп-текстах много информации, она спрессована там, сжата, её вываливают сразу много — россиянин охуевает и начинает бодриться. Я всё-таки зажат в рамках трёхминутной скоростной песни. Но я не жалуюсь.

— Для вас важна самоирония? По разговору и по картинкам кажется, что да, хотя российские панки, так называемые, зачастую страшно серьёзно к себе относятся.
— Это очень важно, да. Возможно, это первостепенная задача. Я никогда не шёл в крестовый поход против поп-музыки, я всегда старался с юмором относиться к подобным вещам, да и к нам самим тоже. Другое дело, что иногда и я даю промашки. Ну начинает чёрт какой-нибудь подъёбывать — два раза отшутишься, а на третий уже хочется по ебальнику дать, понимаешь, какое дело. Ну, нормальное человеческое желание. Но я над этим работаю.

Беседовал Александр Горбачёв.