Типичное начало: люди что-то слушают, постепенно всё приобретает формы. Летом 1991 года «Четыре таракана» участвуют в 5-м «Фестивале Надежд» Московской рок-лаборатории. Это был их первый концерт и сразу — большой зал «Горбухи», аудитория в две тысячи человек. Они моментально попали в струю популярности панк-рока, их приняли, поняли и все покатилось. Сид, старейший «таракан», рассказывает историю своей группы.

— Мы были молоды, 16-летние подростки. О панк-роке знали, что это идеология, выражающаяся через музыку, и не знали о возможностях выражать своё мировоззрение через живопись, граффити или литературу. Кроме того, накладывался ещё такой момент, что рок-музыканты — это круто! На первых порах мы просто мечтали, чтобы о нас говорили, как о российских Sex Pistols, была такая установка. Я помню, кто-то нам сказал, что есть такая гитарная примочка, которая называется не Turbo Drive или Distortion, a Sex Pistols, и мы сразу же загорелись и бросились её искать. Дело доходило до того, что выруливались звуки на примочке, как у Стива Джонса, копировалась манера пения с тянучими окончаниями а-ля Джонни Роттен. Но мне кажется, что это не съём, а атрибуты стиля, то, что песня длится не более двух минут, что в ней традиционный размер — два куплета, припев, проигрыш и концовка.

Потом стал меняться состав. У нас был период, когда группа начала активно концертировать, мы непонятно каким блатом вписались в тусовку «50/50», в те концерты, что проходили зимой на Малой спортивной арене в Лужниках с участием «Кар-мэн», «Мальчишника», «Дюны». Тогда мы были взлохмаченными подростками, в ирокезах, ни одной косой куртки — это был шик! И под фонограмму мы исполняли две песни в течение двух недель, а по выходным даже по два раза выходили на сцену. Естественно, тогда мы приняли правила этой игры, хотя нам было заподло и мы сделали всё возможное, чтобы там не остаться. В конце концов нас погнали. А наш тогдашний вокалист Юра Ленин, играющий сейчас в Lady’s Man, вносивший весомый вклад в музыку, тексты и идеологию нашей группы, протусовавшись всю зиму в тусовке «50/50», видно, офигел от ширины сцены и размеров зала, так что после того, как нас с позором изгнали, он заявил, что либо группа будет тусоваться в подобных тусовках, либо он уходит. В конце концов из группы он уволился, сказав, что будет играть глэм-музыку, которая является «настоящим красивым рок-н-роллом, потому что: а) большие залы — это хорошо, б) признание миллионов — это круто, в) ну, и денег много». Он объявил нам: «Смотрите, осенью я буду знаменитым, а вы будете сосать». Насколько я понимаю, первый концерт его проекта произошёл только через два с половиной года.

А к нам в группу пришёл его сосед по подъезду Денис Петухов, нынешний басист НАИВа. Этот Денис является сыном очень известного папы, дирижёра главного оркестра Всесоюзного радио и ЦТ. Человек с детства учился в настоящей музыкальной школе, закончил музыкальное училище, но тем не менее стал панком! Именно при его участии у группы произошла музыкальная переориентация, так как он сочинял реальные свои мелодии.

В августе 1992 года мы записали свой первый альбом Duty Free Songs, в котором половина песен была на английском, а половина — на русском. Это был первый наш альбом, который был записан на хорошей студии и получил какое-то распространение, опять же через рок-лабораторию.
Было много концертов, просто ужасное количество концертов. Мы открыли «Отрыжку», мы закрыли «Отрыжку», отыграли в ней несколько десятков концертов, отыграли второй концерт в новом тогда клубе Sexton вместе с «Ва-Банком» и НАИВом. Но в это время по причине независимых каких-то дел и начались первые наркотики: первая марихуана, первое ЛСД. И как-то очень быстро мы вообще прекратили своё существование как группа. Это случилось весной 1993 года. На словах мы существовали, но на самом деле не происходило ничего, что могло свидетельствовать о существовании коллектива. В то время как возникали новые группы и новые клубы, мы сидели во дворе на Кутузовском проспекте, закидывались кислым и ничего не делали, потому что это отодвигало всё на второй план. И потом нас очень потряс уход из группы Дениса Петухова в НАИВ, где он и сейчас играет на бас-гитаре. К тому же один из участников группы попал в КПЗ, отсидел там пять месяцев, за это время группа вообще не существовала.

Но затем мы снова стали думать, как существовать. Почти полностью изменился состав, из ветеранов остались только я и барабанщик. В новом составе на фирме S.O.S. Music был записан новый альбом Best Before…, который разошелся тиражом в тысячу экземпляров — я думаю, это удачно для группы, возникшей как бы заново.

— Наверное, тяжело было восстанавливать былую популярность?
— Это было ужасно тяжко! Мы попали в момент, когда старые панк-группы активно гастролировали и заранее воспринимались фэнами как крутизна, а новые панк-группы перестали появляться. Зато появилось достаточно большое количество групп так называемой «московской альтернативы», на которые и стали ориентироваться новые фэны. Мы же достаточно слабые музыканты, да и вообще это не интересно — инструментализм, фанк, рэп… Нам прикольно мелодии сочинять. Чтобы было мелодично, жёстко, громко, но не модно. Мы играем музыку 70-х и не скрываем этого. Очень часто я слышу от совсем молодых людей: «Ну, „Четыре Таракана“ — это типа Green Day», — но мы играли такую музыку, когда Green Day вообще не существовали. Никто не виноват в том, что панк стал мэйнстримом, а мы как бы попали в эту волну — так вышло.

— А всё-таки, не было соблазна поиграть музыку посовременней?
— Нет, мы просто не умеем. Да и не люблю я всю злу музыку новую. Я больше слушаю старый панк, старую психоделию, а из нового я слушаю коммерческое радио, поп-музыку, на самом деле.

— Но сейчас у вас дела вновь идут неплохо. Выступаете ли вы в других городах?
— Да, выступаем. Очень хорошо мы прокатываем в Питере в каждый свой приезд. Мы подружились с культовой группой АУ, и первый раз мы приехали в Питер как раз на их 15-летие. В клубе TaMtAm собралось человек четыреста, и мы заявились сразу на большую публику и нормально прокатили. С тех пор мы ездим туда периодически, организуем туры по трём-четырём клубам, зависаем в Питере на неделю и долбим. Нас хорошо там принимают.

А однажды в Туле мы выступали в тамошнем цирке вместе с группой «Технология». Тогда на периферии не было никакой дифференциации: если группы из Москвы, значит, они могут выступить в одном концерте.

В другой раз мы играли на презентации журнала «Советская эстрада и цирк» сразу после выступления эквилибристов и клоунов. В зале было человек тридцать наших фэнов и восемьдесят мам и тётушек. Вот это был настоящий панк-рок, я тебе скажу! Приколов было море, мы же панки, нам всё по фигу, но зачастую воспринимаемое людьми за прикол выглядит для нас повседневностью. А так живём потихонечку. Мы обыкновенная рок-н-ролльная группа. Мы стараемся сочинять песни, которые могли бы цеплять людей если не в текстовом плане, то во всяком случае по энергетике, мелодике.

— Ты очень напрягаешь голосовые свяжи, когда поешь. Не боишься сорвать голос?
— Боюсь. Раньше я пел правильно. А сейчас мне просто некогда вновь походить к учительнице.

— Ты работаешь в фирме S.O.S. Music, приносит ли это тебе доход, есть ли у тебя необходимость ходить на цивильную работу?
— Даже если бы это было необходимо, я не стал бы этого делать никогда. Это не укладывается в моё мировоззрение, в моё «хочу — не хочу». Просто не могу. А доход? Да, на хлеб с водой мне хватает. Мы группа, которая может требовать гонорар за свои концерты, мы живём с музыки, самоокупаемся. Мы панки, чего же ещё?

— На сцене вы выглядите довольно скромно: обычная одежда, обычные по нынешним временам причёски. Это тоже ваш принцип?
— Конечно, принцип. Изначально идеология панк-рока заключалась в том, что ты можешь прийти после концерта домой, позвать друзей, взять гитару и делать то же самое. Поэтому мы люди обыкновенные, всё идёт от жизни. На меня часто наезжают в дорогих клубах за то, что я ругаюсь матом со сцены. Да я не ругаюсь матом, я разговариваю так по жизни, а в панк-роке просто заподло делать на сцене что-то не так, как в жизни, делать что-то специально, начиная с внешнего вида и кончая музыкальными аранжировками. Специально ничего нельзя делать, толька то, что вытекло.

— Поговорим теперь о текстах.
— Ещё год назад мы были группой, которая повелась на моду англоязычности. Сейчас я попробую объяснить. Люди, занимающиеся музыкой не для денег, а для себя, зачастую реализуются в ней полностью, и поэтому им или нечего сказать, или им кажется, что они не могут облечь свои мысли в приемлемую стихотворную форму на русском языке. Поэтому пипл прикрывается англоязычностью, и хотя те простейшие фразы, что они поют по-английски, вполне могли бы прозвучать по-русски, они кажутся им голимыми. С другой стороны в Москве в тот же момент появилось мнение, что если ты делаешь песни на английском, значит, ты делаешь круто, по фирме, значит, ты не «совок». Поэтому наши тексты тоже долгое время были англоязычными, сочиняли мы их сами, после чего они проходили лексическую коррекцию у людей, носителей языка, либо мы заказывали тексты. Была такая Анечка, поэтесса из группы «Сенкевич International», мы садились с ней и говорили, что хотим то, то, то и то. С определённого момента мы поняли тупиковость этого пути, это становилось неинтересно ни нам, ни публике, это не могло способствовать расширению идей группы, её идеологии в нашей стране. Мы не можем здесь добиться широкой известности, исполняя свои песни на английском языке, тем более, наш музыкальный формат позволяет нам петь по-русски. Поэтому наш новый альбом, который скоро выйдет на S.O.S. Music, на восемьдесят процентов будет состоять из русских песен. Мы стараемся делать очень короткие, лаконичные образные песни обо всём и ни о чём. И все они в то же время о любви.

— Есть что-то в твоей жизни, сдерживающее твою полную самореализацию?
— Достаточно молодой возраст и маленький жизненный опыт. Но ни в коем случае не какие-то посторонние моменты, как финансовые или технические средства.

— Как ты думаешь, сколько лет ещё просуществуют «Четыре таракана»?
— Я думаю, мы будем играть долго, до старости, или, по крайней мере, до того момента, пока мы будем кому-то нужны. Знаешь, как я это узнаю? Вот когда на разрекламированный концерт не придёт никто, после этого момента мы прекратим существовать.

Беседовал Michel